Неточные совпадения
— Вы, кажется, не расположены сегодня петь? Я и просить боюсь, — спросил Обломов, ожидая, не кончится ли это
принуждение, не возвратится ли к ней веселость, не мелькнет ли хоть в одном слове, в улыбке, наконец в пении луч искренности, наивности и доверчивости.
«Четыре месяца! Еще четыре месяца
принуждений, свиданий тайком, подозрительных лиц, улыбок! — думал Обломов, поднимаясь на лестницу к Ильинским. — Боже мой! когда это кончится? А Ольга будет торопить: сегодня, завтра. Она так настойчива, непреклонна! Ее трудно убедить…»
В ней разыгрывался комизм, но это был комизм матери, которая не может не улыбнуться, глядя на смешной наряд сына. Штольц уехал, и ей скучно было, что некому петь; рояль ее был закрыт — словом, на них обоих легло
принуждение, оковы, обоим было неловко.
У Софьи в лице показалось
принуждение; она даже притворно зевнула в сторону. Он заметил.
«Что же это такое? — думал Райский, глядя на привезенный им портрет, — она опять не похожа, она все такая же!.. Да нет, она не обманет меня: это спокойствие и холод, которым она сейчас вооружилась передо мной, не прежний холод — о нет! это натяжка,
принуждение. Там что-то прячется, под этим льдом, — посмотрим!»
— Ни за что-с, это повторяю вам; я положу его перед нею при вас и уйду, не дождавшись единого слова; но надобно, чтоб она знала и видела своими глазами, что это я, я сам, передаю ей, добровольно, без
принуждения и без награды.
В бытии есть уже активация, или мертвящая отвлеченность понятия, или идеализированная природная необходимость и социальное
принуждение.
И всякий творец свободен, он не терпит
принуждения.
Мы же, русские, жили в великом
принуждении и слишком мало еще испытали в сфере политического строительства.
Насилие и
принуждение допустимы только для ограничения проявлений зла, для защиты слабых.
В природной органической жизни дух и плоть еще не дифференцированы, но означает это не высшее состояние духа, а элементарное его состояние, всегда связанное с тяжелой борьбой за существование и злым
принуждением.
Его имя стало нарицательным для обозначения гостеприимного хлебосольного хозяина.] и искусству его повара, а Марья Кириловна не чувствовала ни малейшего замешательства или
принуждения в беседе с человеком, которого видела она только во второй раз отроду.
Началась старая травля, par force [Здесь:
принуждение (фр.).] редакторов, — травля, в которой отличались министры Людовика-Филиппа.
Неподчиняемость этого парадоксального последователя заключается в принятии лишь внутренне и свободно избранного
принуждения.
Лена засмеялась и подарила меня взглядом, каким обыкновенно поощряла мои удачные шаги или изречения. Но у меня что-то слегка защемило в глубине совести. Инстинктивно я почувствовал, что говорю не свое, что, в сущности, этот медвежеватый мальчик, так своеобразно избавившийся от мучительного
принуждения к танцам, к которым он не способен, и так мало обращавший внимания на наше мнение (в том числе и на мнение Лены), мне положительно нравится и даже внушает невольное уважение…
Это есть самое крайнее отвержение авторитета и
принуждения, какое знает история христианства, и Достоевский выходит тут за пределы исторического православия и исторического христианства вообще, переходит к эсхатологическому христианству, к христианству Духа, раскрывает профетическую сторону христианства.
В истории христианства постоянно воздавалось Божье кесарю, это совершалось всякий раз, когда в духовной жизни утверждался принцип авторитета и власти, когда совершалось
принуждение и насилие.
Он противополагает римской идее, основанной на
принуждении, русскую идею, основанную на свободе духа, он обличает ложные теократии во имя истинной свободной теократии (выражение Вл.
Все царства мира сего, все царства кесаря, старые монархические царства и новые социалистические и фашистские царства основаны на
принуждении и на отрицании свободы духа.
Государство — порядок
принуждения и закона — остается в сфере Ветхого Завета человечества, завета еврейского и языческого.
Языческое государство совершило свою религиозную миссию, и теперь оно прежде всего должно осознать себя не христианским, а языческим, не Градом Божьим, а необходимым порядком закона и природного
принуждения.
Смешение церкви с косным бытом и внешней иерархией и есть нерелигиозное смешение порядка благодатного, основанного на свободе, с порядком природным, основанным на
принуждении.
Христианское послушание есть акт вольной воли, а не
принуждения.
Остается мучительный вопрос и недоумение: что преобладало в исторической действительности, христианство как путь свободы, или христианство как путь
принуждения?
Католическая, да и православная иерархия нередко подменяла свободу
принуждением, шла на соблазн Великого Инквизитора.
Им нужно только внешне и формально оградить себя от насилий и
принуждений со стороны власть имеющих.
Ведь сущность веры христианской в том и заключается, что отвергается возможность свободы вне Христа: только Христос делает нас свободными, вне Христа рабство и
принуждение.
Несвободное, нелюбовное пребывание в церкви, чувствование церкви как
принуждения и насилия есть conradictio in adjecto.
Религиозное разграничение языческого государства и христианской церкви,
принуждения и свободы, закона и благодати есть великая историческая задача, и выполнение ее столь же провиденциально, как некогда было провиденциально соединение церкви и государства, взаимопроникновение новозаветной благодати и ветхозаветноязыческого закона.
Папизм есть как бы превращение веры в
принуждение.
Обличение вещей невидимых не может совершаться чрез
принуждение.
Преследования и
принуждения в делах веры и совести невозможны и нецерковны не в силу права свободы совести или формального принципа веротерпимости, что не важно и не относится к сущности религии, а в силу долга свободы, обязанности нести бремя, в силу того, что свобода есть сущность христианства.
Верить в Христа значит утверждать свободу религиозную, значит прозревать невидимый мир свободы за видимым миром
принуждения.
Когда государство, область
принуждения и закона, вторгается в церковь, область свободы и благодати, то происходит подобное тому, как когда знание, принудительное обличение видимых вещей, вторгается в веру, свободное обличение вещей невидимых.
В акте веры есть подвиг отречения, которого нет в акте знания; акт веры есть акт свободной любви, не ведающей доказательств, гарантий,
принуждений.
И если свойства эти не противны свободе и не должны вести к
принуждению и насилию, то потому только, что свобода входит в содержание христианской веры, что религия Христа исключительна в своем утверждении свободы и нетерпима в своем отрицании рабства, насилия и
принуждения.
Насилие и
принуждение в делах веры и совести есть подчинение порядку природы и отрицание порядка благодати.
В отсутствии гарантий, в отсутствии доказательного
принуждения — рискованность и опасность веры, и в этом же пленительность и подвиг веры.
Мир не мог еще существовать без
принуждения и закона, он не родился еще для благодатной жизни в порядке свободы и любви.
Слишком ведь ясно для религиозного сознания, что церковь как порядок свободы и благодати не может подчиниться государству и порядку необходимости и закона и не может сама стать государством, т. е. жизнью по
принуждению и закону.
Историческая церковная действительность неустанно ставит вопрос, есть ли христианство путь свободы или путь
принуждения?
Христианство должно быть нетерпимо, но как религия свободы оно должно быть нетерпимо к
принуждению.
Тот, кто чувствует в церкви
принуждение, не чувствует бесконечной свободы, тот вне церкви.
То будет не христианское государство, не теократическое государство, что внутренне порочно, а теократия, т. е. преображение царства природного и человеческого, основанного на
принуждении, так как зло лежит внутри его, в Царство Божье, основанное на свободе, так как зло побеждено в нем.
Доказательство, которым так гордится знание, всегда есть насилие,
принуждение.
Взаимопроникновение и смешение благодатного и свободного порядка церкви с принудительным и законническим порядком государства в истории есть не только победа благодати и свободы над
принуждением и законом, но и вечная угроза возобладания
принуждения и закона над свободой и благодатью.
Снять бремя свободы и подменить свободу
принуждением значит уничтожить тайну веры, которая и есть тайна благодатной свободы и свободной любви, значит превратить религиозную жизнь в
принуждение видимых вещей, закрепить необходимость.
В церковном обществе нет места для
принуждения, всякое
принуждение нецерковно.
Мирское общество и языческое государство могут покоряться церкви и служить ей, могут в путях истории защищать веру и воспитывать человечество, но из недр церкви
принуждение идти не может и никогда не шло.
Подмена же веры знанием в данных условиях мира есть отказ от свободного выбора, есть трусость перед опасностью, перед проблематическим, предпочтение гарантированного и безопасного, т. е. жизнь под
принуждением данной природной действительности.